Фотограф — Вадим Балакин

«…Структура спектакля многосоставна и организована не только полем субъективных позиций персонажей (включающих как антитезу мира заштатного немецкого княжества, мира повседневной эмпирики, — и мира мистического, таинственного леса, где действуют и творят свои чудеса фея и волшебник, так и антитезу индивидуального, личностного сознания поэта Бальтазара и его друга Фабиана, — и обывательского массового сознания остальных персонажей, большинства), но и аспектом творческого воображения режиссера Федотова как автора спектакля, и зрительской интерпретационной активностью, представленными в качестве равноправных слагаемых структуры, обеспечивающих возможность процесса смыслопорождения.

 
Особенности мизансценирования обусловили неоднородность сценической композиции спектакля. Из чего она состоит? Сюжет профанной повседневности, с участием обитателей княжества, переплетается с поэтическим сюжетом колдовских чар феи и волшебника, их символического состязания, когда они демонстрируют свои сверхъестественные возможности воздействия на природу и человека, используя при этом простые дождевые зонтики. Гротескное соотношение и неожиданное сближение разнородных, контрастирующих друг с другом на уровне стилистики, пластики, светозвуковой и темпоритмической выразительности сцен повседневной жизни местечка, крестьянского быта, скудного, бессознательного существования простолюдинов, физического уродства и духовного безобразия Крошки Цахеса, — и эпизодов проявления сострадания лесной феи к несчастному малышу, и ее великодушного колдовского дара; антитеза сцен одиноких мечтаний и поэтических грез влюбленного поэта и трагикомического явления самовлюбленного и заносчивого карлика как пародия на типичный для романтиков образ исключительного героя, выдающейся личности, прекрасного и внешностью, и душою; сцен, сюжетизирующих, сценически наглядно, аудиовизуальными средствами, гофмановскую тему двойничества через сопоставление отвратительного мяуканья кривляющегося Крошки Цахеса и Бальтазара, взволнованно декламирующего стихи собственного сочинения; сцен с элементами социального гротеска в изображении власть имущих (когда князь, сыгранный И. Бабошиным предельно выразительно, по сценической речи, капризной интонации развращенного вседозволенностью властителя, комической пластике, точному попаданию в рисунок гофмановского карикатурного персонажа, и типически узнаваемо — по реалиям политической жизни любой страны в любую историческую эпоху) и вместе с тем сцен, обобщающих, символически, заостренно, демонстрирующих зрителю возможные угрожающие последствия подобного безответственного управления (повсеместное насаждение просвещения путем изгнания из княжества всех колдунов и фей), — и сцен в доме профессора-естествоиспытателя, где гости и хозяин в состоянии коллективного наваждения, восторгаясь мнимыми талантами Циннобера, как будто под гипнозом, отвергают достоинства Бальтазара.

Фотограф — Вадим Балакин

 
Бытовой сюжет диалектически взаимодействует с картинами своеобразного массового гипноза, когда герои, словно бы в состоянии аберрации зрения и слуховых галлюцинаций, подмены истинного иллюзорным, принимают ложное за действительное; с сатирой в изображении самоуверенного профессора-натурфилософа, убежденного в возможности познать все тайны природы с помощью рациональной науки и опытного знания; и пластической и свето-цветовой эксцентрикой и экспрессией актерской игры, придающим сценической притче черты социально-философской антиутопии в моделировании зловещего образа возможного марионеточного диктатора у власти, грозного министра Циннобера, чье хамство и самодурство активно взращивается благодаря коллективному угодничеству и подхалимажу подчиненных, кукольно-одинаковых болванчиков, хором приветствующих своего начальника (выразительна игра актера А. Медянцева, демонстрирующего своей пластикой, сценическим движением, жестикуляцией, интонациями стремительные метаморфозы, происходящие с внутренним миром Крошки Цахеса, под общие восторги и лесть превращающегося в кровожадного палача бесполезных в государстве стариков!

 
Безусловно, это не только иллюстрации социально-исторического фона, это вообще не иллюстрации, а введение отдельных, самодостаточных и цельных планов, ракурсов, композиционных частей структуры текста драматического спектакля, который отнюдь не является сам по себе социальной сатирой!); с выразительной сценой мистического ритуала в волшебном зазеркалье, и, наконец, долгожданной для Бальтазара развязкой — разрушением магических чар, заслуженным утверждением его таланта, торжеством вдохновения, любви, творческого усилия, индивидуального сознания над бездарным ничтожеством, ленью, хитростью, отсутствием совести и благообразия ординарного, не способного жить творчески, «агрессивно-послушного большинства»…»

Из статьи Н. Гашевой «Драматический спектакль как „открытая структура“: „Крошка Цахес“ Э. Т. А. Гофмана в Пермском театре „У Моста“»